Режим дня сэра Шурфа Лонли-Локли, Мастера Пресекающего Ненужные Жизни, был отрегулирован до мелочей и подлежал правке только в самых экстренных обстоятельствах. Он был человеком привычки и обязанностей, и,  окружив себя целой серией небольших каждодневных бытовых ритуалов, тратил на всё строго определённое время. В данный момент сэр Шурф наслаждался заслуженным отдыхом и пищей, каждый кусочек которой перед отправкой в рот изучал столь придирчиво, словно от правильности формы, или размера, или пропорций ингредиентов, или их состава, зависела судьба самое меньшее Соединённого Королевства. Ел же он так неторопливо, что создавалось ощущение, будто сэр Лонли-Локли и заночевать решил в этом заведении. А почему бы, собственно, и нет? Обстановка неплохая, удобно, да и хозяевам выгода – не кто-нибудь заведение сторожит, а целый Тайный Сыщик. Однако, сэр Шурф был весьма далёк от легкомысленных шуток подобного рода и просто предпочитал есть не спеша, осторожно и тщательно прожёвывая, потому что так пища лучше усваивается организмом, да и вообще в таком деле торопиться грешно. Сэр Кофа Йох наверняка бы с ним согласился.
И ничего особенного сегодня не предвиделось. Если бы не… Одна посетительница, которая привлекла внимание сэра Лонли-Локли аж втройне. Во-первых, она была красива, по-настоящему красива и при этом держалась так, будто не подозревает об этом – иные девушки, понимая, какими глазами на них смотрят окружающие, начинают намеренно демонстрировать свои достоинства,  подлинные ли, мнимые ли. Во-вторых, леди была одна, и как-то у Шурфа не возникало впечатление, что у неё имелись какие-то серьёзные отношения. Это своё знание ему было бы сложно объяснить, но он смотрел на неё и ясно видел, как обстоят дела. И, в-третьих, у неё был весьма и весьма оригинальный вкус, судя по выбору блюд. Лонли-Локли смотрел на неё очень внимательно, почти зачарованно, не в силах отвести взгляд. С девушками у него всегда дела обстояли неплохо, даже когда он распугивал горожан в Ехо своей Мантией Смерти и зловещей репутацией штатного убийцы Тайного Сыска и перевоспитавшегося дурного колдуна, самого Безумного Рыбника, на страшных сказках о котором уже подрастало как минимум одно поколение. Так что не сказать, чтобы зрелище привлекательной юной леди было для него таким уж непривычным или особенным. Ему почему-то почти сразу представилось, как они ужинают в этом же самом заведении – вдвоём, больше никого, и при свечах, в интимном полумраке. Сэр Шурф любовался её тонкой шеей и локонами, вызывающими одновременно парадоксально противоположные друг другу ассоциации с беззащитностью и независимостью. Захотелось выяснить, какого цвета у девушки глаза и как звучит её голос – он находился аккурат на том расстоянии, чтобы такие подробности могли заинтересовать, но, притом, чтобы для выяснения их пришлось бы подняться и подойти. А не сочтёт ли она, что он груб и бесцеремонен? Может быть, она вообще не планировала ни с кем знакомиться сегодня… Собственно, впрочем, как и сам сэр Шурф. Заставив себя отвести от неё взгляд, он невидящим взором уставился в собственную тарелку, удивляясь себе. Чтобы у него да не нашлось слов, которыми можно завести пристойную и вежливую, но, в то же время, и интересную беседу с привлекательной девушкой? Это странно. Но ощущение возникало такое, что, будто бы, если Мастер Пресекающий так к ней и не подойдёт – это окажется настоящей катастрофой. Ещё большая дичь. Сэр Лонли-Локли всегда с лёгкостью обходился без  человеческого общества вообще и женского – в частности.
Даже не глядя на леди, он видел перед собой всю её, целиком – невысокую хрупкую фигурку, изящные тонкие запястья и пальчики, нежные, явно не  приученные к физическому труду. И выражение лица, с которым она писала… Задумчиво-вдохновенное? Даже не совсем так. Она была поглощена своим делом. И явно получала от него как минимум некоторое удовольствие, если уж не подлинную радость.
«Я должен узнать, как её зовут… Но… Моё-то имя ей скажет сразу очень и очень о многом…» - сэр Шурф по опыту знал, что таким леди не нравятся мужчины вроде него. Чтобы полюбить профессионального убийцу с прошлым сумасшедшего маньяка, переворачивавшего половину столицы вверх дном, следовало обладать ещё более экстравагантным вкусом, чем тот, который леди выказала в выборе блюд. Погодите-погодите - полюбить? Всё так серьёзно? Судя по тому, что творилось на душе - весьма, и даже больше, чем можно сказать словами. Но что, если…? – «Знаешь, сэр Шурф, если ты ещё полчаса будешь колебаться и сомневаться, тебе так и не удастся ничего на её счёт выяснить… Я даже тебя не узнаю. Не ты ли предпочитаешь сразу действовать, любой ценой?»
Пожалуй, он решился. Но сперва подождёт, пока она довершит трапезу и выйдет на улицу.  Что там изменится? А то, что на открытом воздухе знакомство выглядит естественнее. А здесь, с этаким антуражем, у всего предпринятого возникает некий специфический оттенок. Шурф не хотел, чтобы у неё возникло даже малейшее недопонимание. Почему-то мнение именно этой маленькой, явно не знавшей настоящих невзгод в своей ещё не очень длинной жизни, женщины казалось ему пронзительно важным.

В отличие от леди, сэр Шурф расплатился наличными монетами, причём довольно большую сдачу в несколько горстей не взял. Не из-за внезапно пробудившейся щедрости, просто ему сейчас не хотелось возиться с мелочью, когда она уходит… И совсем уйдёт, не приведи Магистры. Впрочем, он не сомневался, что сумеет отыскать девушку, даже если она успеет скрыться из виду. А этично ли вставать на след дамы, которая понравилась? Сэр Тотохатта на эту тему наверняка развернулся бы на целую поэму, воодушевляя друга на ратные подвиги во имя любви, прекрасного и любви к прекрасному… Но ведь существовало ещё великое множество способов выяснить, куда ушла красивая молодая женщина. Как с применением магии, так и без такового.
«Не нужно бы ей в столь поздний час ходить одной по улицам…»
Конечно, в Ехо были не Смутные Времена и даже не первые годы Эпохи Кодекса, когда из-за любого угла мог вылететь какой-нибудь спасающийся от погони или преследующий кого-то мятежный Магистр, да и разделаться с некстати подвернувшимися на пути обывателями. Но в жизни всякое случается, кто-то из них то и дело возвращался в столицу, да ещё следовало учитывать сумасшедших – а что, никто не застрахован, - а также демонов, которых сдуру могла бы призвать даже обычная молодёжь, сунув нос в колдовскую книгу прабабушки, найденную на каком-нибудь чердаке, приезжих из других стран – а те же изамонцы, например, могли как минимум капитально испортить настроение, а то и до ручки довести одной только манерой общения, - а ещё несчастные случаи… Да и просто. Нельзя мешать людям бывать в одиночестве и отдыхать от всяческой компании, однако, у каждого должен быть кто-то, на кого можно при необходимости положиться, даже если никогда не пойдёшь просить помощи.
«А если случай именно тот, когда появление постороннего будет мешать? Как-никак у каждого гражданина Соединённого Королевства есть право на личную тайну и самоопределение… Так, остановись-ка. Ты ведь не собираешься ни к чему её принуждать, верно?»
Сэр Лонли-Локли, однако, уже чётко понимал, что сделает. Он проследит за ней до дома, убедится, что это именно её дом, а не в гости зашла, даже если придётся несколько часов прождать на улице, но навязываться не будет. Заодно запомнит адрес и будет туда наведываться, проверяя, всё ли в порядке и попутно выбирая момент, когда будет не настолько нескромным шагом предложить ей свои услуги.  Абсолютно любые, от защиты до обычной дружеской поддержки. Не ограничивая в чём-либо – поскольку ревность является слишком уж малодушным чувством, и его чувства её совершенно ни к чему не обязывают.
Чувства. Ага. Как будто уже окончательно успел позабыть, что сердце способно так сильно биться. И это он-то, про кого говорили, что наличие данного органа внутри  его тела не доказано! Он – очарован? Пожалуй. Просто как опьянённый без вина. А всему виной обострённое донельзя восприятие. Сэр Шурф увидел куда больше чем просто человека и просто молодую женщину.  Это было чем-то сродни тому, кто подсознательно страдает по красивой музыки, но вынужден был всю жизнь довольствоваться треньканьями шарманок или расстроенных саксофонов, и вдруг услышал церковный орган, управляемый гениальным исполнителем, какую-нибудь восхитительную ангельскую симфонию. Ах, как жаль, что в те времена он ещё ничего не знал о Мире, который будет считать своей родиной некий сэр Макс! Поэтому такое сравнение мог бы привести лишь уроженец Мира Паука, наблюдающий за Мастером Пресекающим со стороны. Но – человек, привыкший различать лишь чёрный, белый, серый, и вдруг прозревший и увидевший все цвета и оттенки колдовской радуги. Она – хрупкий цветок, гордо рвущийся вопреки всем преградам навстречу солнцу. Она – цветение весны, когда только-только намечается самое нежное, а ещё сомкнутые бутоны дышат свежестью и обещанием.
Да что же с ним такое творится?! Вот и не знаешь, когда и кто тебе на сердце наступит… Судьба, дырку над ней в небе, насмехается подчас оригинально и весьма жестоко.
Но издевается ли сейчас? Или преподносит волшебный подарок, который нужно не упустить, если ты действительно его достоин?
Впереди было уже три человеческих фигуры. Две из них – мужские. Но, кажется, незнакомка мирно пошла дальше. Ничего не случилось.
«А ты хочешь дождаться, чтобы произошло?»
После взгляда, которым смерил двоих парней сэр Лонли-Локли, иные бы, обмочив скабы, бежали, не помня себя, в Куманский Халифат, а то и на Арварох – а что, он дальше всего от Ехо и, соответственно, Истины в белом. Они неслышно юркнули в один из переулков – при том, что не только слова не было сказано – никто ни звука не издал. А сэр Шурф, ощущая нечто давно забытое, но больше всего напоминающее смущение, едва ли не смущение юноши перед первым свиданием, догнал-таки неведомую ему пока красавицу.
-Леди! – негромко окликнул он её, - Вижу Вас как наяву, леди, - сэр Шурф не был бы собой, если бы в первый же миг не вспомнил о приличиях, но руку он отвёл от глаз настолько поспешно, что это, разумеется, не преступало этикета, но напрямую граничило, - Моё имя - сэр Шурф Лонли-Локли, - он не сомневался, что она, пожалуй, уже догадалась, однако, он не мог не сделать всё, как положено и предписано при первой встрече, - Леди, пожалуйста, ради моего душевного спокойствия, разрешите убедиться, что Вы доберётесь до дома благополучно? – впрочем, интонация была почти утвердительная, а вопрос в ней звучал ровно настолько, чтобы угодить общепринятым нормам вежливости. При этом, как ни странно, сэр Лонли-Локли казался спокойным. Так умудрённый горьким опытом отец мог бы распекать нерадивую младшую доченьку, которой за полночь приспичило отправиться через полгорода к людям, с которыми познакомилась только на днях, или вовсе искать приключений и переживаний на одну ночь, и он, её родитель, хочет хотя бы своими глазами убедиться, что его девочка пошла не в какой-нибудь грязный притон, а в приличный Квартал Свиданий.

Теперь ему наконец-то удалось разобраться с цветом глаз девушки – они оказались насыщенно-зелёными, словно сохранявшими в себе таинственность летнего леса. Вкупе с ароматом, который исходил от леди, и её аурой сомнений в том, что в её генеалогии где-то были замешаны драххи, у сэра Шурфа практически не оставалось. Вряд ли чистокровная, всё же они – другие, да и мало таких в Ехо проживает, хотя, конечно, чем Тёмные Магистры не шутят, но вряд ли, очень вряд ли. Его глаза, серые и глубокие, как пасмурное небо над морем, как обещание непогоды и, при этом, абсолютно бесстрастные, пожалуй, могли произвести впечатление пристального и вдумчивого изучения. Будто не живой человек перед ним, а какой-нибудь научный объект, вроде многотысячелетнего трактата по фонетике самых древних угуландских заклинаний – если учесть, с какой серьёзностью и строгостью Мастер Пресекающий подходил к подобным вещам, буквально погружаясь в них с головой, настолько, что пропадал для всего окружающего мира, то можно было представить степень его заинтересованности этой молодой женщиной. Так всегда бывало, если уж Лонли-Локли брал на себя тяжкий труд обратить на кого-нибудь своё внимание.
Если говорить ближе к делу, то ощущал себя сэр Шурф рядом с леди Хельной так, будто вдыхал запах нетронутой и не озлобленной ещё против человека природы, напоённый запахом прелой листвы, хвои, мокрой травы и пропитанного влагой чернозёма, старой древесной коры и странной скрытой жизни, той, о которой люди ничего не ведают в подавляющем большинстве своём.  Почти как освежающая и придающая сил прогулка вдалеке от шумного и надоедливого города. И ритмы дыхания у неё были как раз такие, великолепно гармонирующие с этаким особенным впечатлением. Собственно, по этим-то признакам сэр Лонли-Локли и опознал в ней потомка драххов. Все они были ближе к растениям и животным, чем к другим крэйям, а также представителям рода человеческого и кейифайям. От обычных, если можно так выразиться, людей же в женщине с красивым именем Хельна были бьющие свежим чистым ключом жизнерадостность и жизнелюбие, сулящие тепло и уют, однако, было заметно, что леди, так сказать, не приручена, не привыкла к отношениям с мужчинами, она являлась нетронутой, никем не открытой и ещё не успевшей полностью распахнуться самостоятельно жемчужиной, и это сэру Лонли-Локли также было видно, благодаря одному-единственному взгляду. Иначе говоря, его влекло к ней с такой невыразимой силой, что он даже спохватился, как бы не выдать себя. Сэр Шурф позволял себе чувства крайне редко, и поэтому его первой реакцией на появление таковых стало – замкнуться, ни в коем случае не позволить никому заметить, потому что весьма многие были бы рады его на этом подцепить и провести, будто несмышлёного мальчишку. Обычно он попросту не замечал издевательства, насмешки, уколы, однако, если даже и эта девушка, по отношению к которой Мастер Пресекающий обнаружил непривычную тенденцию к душевному, или наподобие того, если души не существует, размягчению – как ёж, разворачиваясь из щетинящегося иглами шара, подставляет нежный ласковый нос и беззащитное брюхо, - отнесётся к нему, как это делают кокетки и жеманные легкомысленные особы, привыкшие кружить другим головы, а потом одним словом ронять в грязь, морально припечатывая несчастных к полу под своими ногами, ему будет очень тяжело это принять. Но почему-то не верилось, что она на подобное способна.
-Мне некуда торопиться до завтрашнего полудня. Я Вас отсюда непосредственно до Вашей двери провожу, леди, - глухо выговорил Лонли-Локли, выглядя в эту минуту замкнутым, мрачным и как будто уже недовольным принятым решением заговорить с девушкой, - Только тогда, удостоверившись лично в Вашей безопасности, я смогу считать, что всё в порядке, - словно бы делает это только потому, что уже имел глупость пообещать. Даже взгляд отвёл в сторону. Правда, согнул руку, предлагая леди Хельне взять его под локоть.

Честное слово, будь сэр Шурф поэмоциональнее, он бы сейчас закрыл лицо обеими руками, или же начал бы трагически из заламывать, или на колени упал бы, ну – как минимум, губы задрожали бы. Однако, чем хороша была маска сэра Лонли-Локли – она была совершенно нечитаемой, по ней невозможно было ровным счётом ничего понять. Спокоен он или взбешён донельзя. Действительно заинтересован в общении или поддерживает таковое из вежливости. Ни единой ноты, ни резкой, ни жалобной, не вырывалось из-под захлопнутой крышки фортепиано, с коим сейчас вполне можно было сравнить его.  Только глаза распахнулись чуть шире, и посмотрел он на леди с неким подобием растерянности. Во всяком случае, можно было почти физически наблюдать, как он пытается структурировать растревоженный ворох мыслей в собственной голове. А там вопил как будто целый базар в день большой распродажи, и каждый голос – на собственный лад. Инстинктивно Мастер Пресекающий возобновил упражнения по дыхательной гимнастике. Пара вдохов и выдохов, и он вновь мог функционировать, как нормальный, адекватный собеседник.
-Я не передумал, - ровно промолвил Шурф, - Я дал Вам обещание и намерен его выполнить. Видите ли, я не привык… - «…затевать знакомства с женщинами с долгими перспективами. Одно дело – встретиться несколько раз, или даже несколько дюжин раз, к обоюдному удовольствию, ни к чему друг друга не обязывая. Совсем другое… Когда хочешь сблизиться по-настоящему…» - однако, выговорить такое было бы вопиющей бестактностью с его стороны, и поэтому сэр Лонли-Локли промолчал, создавая паузу и подбирая слова для того, чтобы сформулировать подходящее, нейтральное, объяснение - а на это ушла немалая порция мыслительных усилий, - …всерьёз задумываться о чьём-либо мнении на свой счёт. Я умею располагать к себе, или, во всяком случае, в состоянии сделать так, чтобы другой выполнил то, что мне от него требуется, если  это действительно необходимо, но для этого мне необходимо сохранять идеальное хладнокровие. Что в случае с Вами, увы, не действует. Леди, Вам никогда ничего не говорили о том, какое влияние Вы оказываете на окружающих? Я не могу поверить, что этого доселе не испытывал никто, помимо меня…
Сам сэр Шурф считал, что изъясняется как некто, воспитанный далеко от всяческого социума. Но как объяснить леди, что она ему нравится, чтобы она при этом не решила, что он считает её... Просто говоря, одной из тех, которые всегда не прочь сойтись поближе с каким-нибудь мужчиной. В Ехо ничего не возбранялось, поскольку личное дело каждого, но человек, наделённый тонким вкусом и считающий себя хорошо воспитанным, вряд ли будет строить серьёзные планы по отношению к такой особе. Как-никак, то, что входит во всеобщее употребление и захватано руками десятков до тебя, вряд ли сможет представить для тебя подлинную ценность. Так вот, сэр Лонли-Локли, скорее, бестрепетно взял бы себя самого за горло левой Перчаткой Смерти, чем допустил подобные подозрения либо какие-то действия сомнительного характера в адрес леди Хельны. Не смотрят ТАК на женщину, о которой думают предосудительно.

Сэр Шурф негодовал. Вернее, в нём клокотало тщательно сдерживаемое возмущение в отношении тех слепых глупцов, кто доселе не смог оценить эту девушку по достоинству. В любом случае, как сказали бы изамонцы, для них караван уже ушёл. Почему леди Хельна так глубоко затронула его, сэр Лонли-Локли ещё не разъяснил себе до конца, но уже успел понять, что никому её не уступит просто так. Хотя… Имеет ли он право ограничивать в чём-либо её свободу? Во всяком случае, он попытается за неё бороться с кем или чем угодно, до тех пор, пока леди сама не озвучит твёрдый и решительный отказ. Суровые слова, которые сорвутся с дурманящих его разум одним своим невинным и доверчивым видом губок – кто бы мог подумать, что восхищённое вожделение и почти священный трепет могут возникнуть при одном взгляде на них, и что справляться с пёстрым шумным хороводом этих переживаний вдруг станет так сложно? Собственно, именно в этом и заключалась истинная причина чопорной, пуританской холодности, почти что отстранённости, Мастера Пресекающего Ненужные Жизни. Даже мягкие локоны Хельны вызывали у него совершенно бешеные реакции – хотелось погладить их, зарыться в них лицом, целовать… Их тёмный поток завлекал в вовсе непроходимые дебри смутных желаний и мечтаний, годных на то, чтобы навсегда сбить с обратного пути. Горячка в крови, воспалённая горячка в сердце – и даже на Безумного Рыбника по привычке всё не списать, потому что, даже обретая над собой полный контроль, сэр Шурф всё равно хотел оставаться рядом с этой маленькой леди как можно дольше. Она к нему прикасается – и он чувствует так, как будто не отделяет её пальчики от его руки никакая ткань лоохи. Вот только даже малейшую дрожь, охватывавшую его всего целиком, по-прежнему оставалось необходимо тщательно скрывать.
Да тут не просто на сердце наступили, тут это сердце вдребезги растоптали, на клочки разнесли, в точности как он некогда - некоторых трактирщиков и не вовремя подворачивавшихся под руку послушников да Младших Магистров самых разных Орденов, и лишь обретение леди Хельны в качестве регулярной компании могло починить жалкие ошмётки, оставшиеся от жизненно важного органа.
-И всё-таки люди бывают поразительно близоруки, что весьма печально… Расскажите, как же Вы вообще жили до этих пор, леди? Кто-то из Ваших родственников относится к драххам, я прав? И Вы получили образование, поскольку неучей сэр Рогро Жииль на работу, насколько мне известно, не берёт… Просто поверить не могу, - в подтверждение этого заявления сэр Шурф качнул головой, вновь дивясь, насколько непонятливы могут быть представители так называемого сильного пола, дырку над ними в небе, - Неужели никто до сих пор не… - «…оценил Вас по достоинству как женщину, не пробовал соблазнить Вас, не искушал?» - …пытался завоевать Ваше расположение? – по его интонации было понятно, что сам он искренне полагает, будто такую девушку нужно добиваться любой ценой, во что бы то ни стало и невзирая ни на какие сложности, ибо она стоит гораздо больше, чем какой-либо вообще мужчина в любом из Миров сможет ей дать.
А даже слабое подозрение насчёт того, что у Хельны когда-то мог кто-нибудь иметься, всколыхнуло в давно не тревожимых недрах души тёмную жгучую ревность. Казалось бы, избавился от такой никчемной ерунды. Однако, несмотря на то, что вспышку удалось подавить так, будто она лишь примерещилась, таковая была, была, была. И этого факта при всём желании отрицать не вышло бы. Что примечательно - как он вообще-то себе такое позволяет, если сам вёл жизнь, отнюдь не отречений от плотских удовольствий полную.

Кажется, звучание её голоса помогало хаосу и беспорядку, упрямо пытавшегося воцариться на душе Шурфа, невзирая на всё его гордое сопротивление, мирно улечься и прекратить о себе напоминать. Теперь его созерцание леди Хельны было, скорее, умиротворяющим. Таким, каким ему и положено было являться. Её искренность и простота довершили дело, начатое внешней привлекательностью. И вот теперь-то Лонли-Локли не только сердцем, но и рассудком осознал, сколь основательно влип. Ну да, так же качественно, глубоко и обстоятельно, как он всё в своей нынешней жизни делал.
И тогда-то в ход для собственного увещевания пошли доводы логики.
«А ты уверен, что леди понравятся отношения с Тайным Сыщиком, которого, к твоему сведению, даже теперь могут убить в любой день, и все твои способности вкупе с Перчатками Смерти могут не спасти? Ты действительно думаешь, что ей стоит жить с подобными тревогами? И твои незабываемые знакомые, Магистр Киба Аццах с напарником, всё ещё ждут, пока ты объявишься пред их очи, а это ведь вполне возможно, всякое в жизни случается, особенно если этого самого всякого активно не хочешь…» - спросил он себя, и тут же ответил на собственный вопрос, - «Зато я, похоже, решил, кому останется всё, что у меня есть, если со мной случится подобная неприятность…» - если уж решил, то нужно идти до конца, невзирая ни на что.
Шурфу припомнилось, насколько изменилась его жизнь, когда в неё растормошённым какими-то загадочными силами Предназначения весёлым вихрем ворвался Тотохатта Шломм. И как невыносимо пусто, неприкаянно стало после его смерти… Опустевшие углы, остывшие стены и ясное понимание того, что в доме, кроме тебя, никого нет, возвращаться больше не к кому, и некого ждать, поглядывая на часы и готовясь привычно отчитать за вошедшее в привычку опоздание, уже заранее подозревая, что с тобой согласятся для вида и снова ничего не выполнят… Нет, они не были близки в том смысле, который многие вложили бы в предположение вроде данного, памятуя о эльфийской наследственности сэра Лонли-Локли. Но присутствия рядом человека понимающего, действующего освежающе и живительно, как колдовской целебный сон, как порыв ветра Истинной Магии в распахнутое настежь окно, человека, который будет ждать тебя всегда и в любой момент окажется тебе рад – вот чего ему недоставало. И уж точно не могли заменить такое регулярные встречи с коллегами, до которых ему не было дела, как только они пропадали из поля зрения. Джуффин и Кофа вообще-то такие могущественные маги, что и находиться-то рядом дольше необходимого не тянуло, а Мелифаро на роль самого близкого друга не годился, во всяком случае – для него, на товарища, которому многое сходит с рук и за которого время от времени приходится отвечать – ещё куда не шло, но не более того, сэр Шурф и так во многих случаях держал себя в руках и не высказывал этому мальчишке всё, что о нём думает.
Можно быть одиночкой. Но иногда от этого становится не сбежать, и тогда превращаешься чуть ли не в готового биться с размаху об стену в бреду лихорадочных метаний в поисках живого, тёплого, родного, СВОЕГО, зверя. Даже в толпе можно оставаться одиноким, и однажды это придёт за тобой и заберёт тебя на тот свет – где бы ни располагалось сие мистическое пространство. Потому что – невыносимо. Потому что человеку так существовать нельзя, хоть кто-то близкий должен иметься, даже если встреча происходит всего раз в дюжину дней, или пусть даже целых лет.
-Скажите, а уезжать из столицы Вы не планируете?
Спросил как будто между прочим, а самому стоило усилия не затаить дыхания, подобно ожидающему рождественского чуда мальчишке.
-И, если нет… Хотя, даже если и да… Могу ли я что-то для Вас сделать? Считайте, что это – подарок за то, что согласились уделить мне внимание. Для меня это… - очередная небольшая пауза, - …нечто такое, чем я буду дорожить до того дня, пока не прекращу своё существование. А, может быть, и дольше, если принять во внимание некоторые научные теории о множественности Миров и переходе через их границы после смерти текущей оболочки – хотя, впрочем, как мне известно, не каждый удостаивается такой участи.
Он говорил абсолютно серьёзно, рассуждая как тот, кто исследует какое-то явление, рассматривая его всесторонне, а не как последователь какого-то наивного верования.

Сэр Шурф далеко не сразу ответил на приглашение леди. Задумчиво и едва ли не печально взирал он на неё, и было решительно непонятно, куда устремлены остановившиеся зрачки – на неё, или она просто удачно оказалась на пути этого серьёзного и тяжёлого взгляда.
А почему, собственно, она? Такая маленькая, но гордая и самостоятельная леди, которая всеми силами пытается пробиться в столице и занять свою нишу – может быть, небольшую и не самую престижную и великую, но – только свою. Красивая. И – одинокая в той же мере, как и он.
-Понимаете ли Вы, что делаете, леди? – наконец, негромко медленно вымолвил сэр Лонли-Локли, - Я-то ведь почту за честь принять Ваше приглашение, - в этот момент он отвесил церемонный полупоклон, совсем как благовоспитанный придворный, только куда более искренно, - И, если бы Вы лучше понимали, каким образом я Вас воспринимаю, кем Вы являетесь в моих глазах, Вы бы никогда даже не предположили, что я способен подумать о Вас что бы то ни было дурное, - в этом месте не хватало улыбки, а без неё фраза получилась почти грустной. Ему вообще не хватало толики юмора в сложившейся ситуации, сэр Шурф в принципе даже и не сомневался, что в качестве собеседника мало на что годится, даже удивительно, что леди его столько терпит - в том числе и поэтому он предложил компенсацию за её общение, которое, он не сомневался, далось ей нелегко и исключительно из понятий вежливости, - А вот Вам, может быть, про Безумного Рыбника ничего не рассказывали? Или про то, что я – едва ли не единственный благополучно доживший до сего дня ученик человека, о котором ходят слухи, будто он съел собственных родителей и регулярно употребляет в пищу врагов? А ещё – про то, что в Тайном Сыске собрали самых опасных колдунов Соединённого Королевства, которые, во имя королевского помилования или ради хорошего заработка, трудятся против своих же бывших товарищей, знакомых, коллег и приятелей? Вы ведь работаете в газете, должны обо всём этом знать… Не страшно Вам меня к себе в дом приглашать, леди Хельна? – она не боялась, он бы почувствовал, запах чужого испуга ни с чем при всём старании не спутаешь – разве что ты совсем уж невежественный и только-только начинающий дилетант. И вот это удивляло, если не сказать больше – обескураживало. И ведь не из тех же особ, которым сами Тёмные Магистры не сваты – не братья. Вполне себе милая, образованная, домашняя девочка. И, кажется, единственное, о чём и впрямь переживает – это что он возьмёт и отклонит её великодушное и гостеприимное приглашение. Поразительная всё-таки женщина. Неповторимая и уникальная.

-Убийство при нынешнем законодательстве не является популярным методом решения конфликтов, поэтому убиваем только наиболее опасных, которых иначе невозможно остановить… - всё с тем же отстранённо-задумчивым, едва ли не подавленным, видом поправил девушку сэр Шурф, после чего послушно и безропотно последовал за леди в дом, - Если Вам непременно хочется устроить хлопоты ради меня, леди Хельна… - впрочем, по Лонли-Локли было заметно, что он благодарен ей за это. Как-то не приучен был к тому, что за ним кто-то ухаживает, пусть и таким вот незамысловатым образом, даже для Чиффы это было, скорее, исключение, чем правило, а о Тотохатте он заботился сам, потому что этот вихрастый герой мог потеряться в трёх соснах, если не шёл по следу, расколотить что-нибудь на кухне и добросовестно споткнуться на лестнице, спускаясь в подвал, дабы принять ванну. Не сказать, чтобы масштабы его неуклюжести принимали грозный размах, однако, мелкие неприятности происходили регулярно.
А внутри ему понравилось. Аккуратность и чистота, что ещё требуется? Не идеальный порядок, конечно, но тут уже можно было предложить самому себе быть поснисходительнее. Девушка, может быть, вручную убиралась, у потомка драххов, да ещё из провинции, наверняка неважно обстояли дела с магией. У любого обжитого места была какая-то своя, персональная, прелесть. Индивидуальная в каждом случае. Именно благодаря этой незримой печати дом и его обитатели через какое-то время начинают молча понимать друг друга, в одни помещения влюбляешься сразу и навсегда, а другие – на дух не переносишь, и из-за неё же у публичных заведений появлялись завсегдатаи. Комбинация запахов и оттенков цветов, освещение, площадь, мебель и вся остальная утварь, возраст и происхождение вещей, оттиски памяти о предыдущих хозяевах, которые хранит каждый, даже самый крошечный, предмет, даже камни, из которых были сложены стены – от всего этого во многом зависело впечатление, которое произведёт комната, кабинет или зала. И у леди Хельны было приятно. Как будто домой вернулся, если не лучше. У него-то  того легчайшего налёта, который оставляет одно лишь длительное женское присутствие, никогда не имелось. Хорошо если какая-то переночевать оставалась – это было самое большее, на что их хватало. Да, впрочем, и самого сэра Шурфа тоже.
-Вы меня спрашивали о моей жизни и работе… Позвольте уточнить, что конкретно Вас интересует? Сами понимаете, обе темы, если браться за них обстоятельно, то есть – рассказывать не только о том, как обстоят дела ныне, но, вдобавок, и пояснять, почему так вышло, достаточно обширны. И… Уверены ли Вы, что Вас устраивает моя манера изложения? Всё-таки я плохо умею рассказывать о чём бы то ни было… - хотя, основная проблема была в том, чтобы заставить себя раскрыть личное, что было для Мастера Пресекающего гораздо сложнее психологически, чем раздеться донага в людном месте вроде Площади Побед Гурига Седьмого, а вторая – в собственном перфекционизме. Если помарка, вкравшаяся в текст, запечатлённый на самопишущей табличке, могла заставить его переписать всё заново, то в устной речи невольно сорвавшуюся ошибку никак не исправишь.

Вот это да. Он ей фактически навязался в гости, а она ещё за что-то просит прощения. Невероятная. Но, пожалуй, он мог считать, что рад тому, как всё обернулось.
-Вам совершенно не нужно извиняться, - спокойно отметил Лонли-Локли, - Просто я действительно весьма посредственно веду беседы, поскольку не всегда удаётся соблюдать все правила их построения, - и ведь ничуть не шутил, говорил как думал, и, между прочим, переживал, насколько вообще был на подобное способен, - Что же… Если Вы готовы всё это выслушивать – извольте, леди… Но я заранее восхищён Вашим терпением, - выбирая, с чего следует начать, он флегматично попробовал камру леди Хельны, после чего несколько секунд сохранял гробовое молчание и даже не шевелился – какое там, даже вряд ли моргал или дышал, - Семьи у меня нет. Отец, Младший Магистр Ордена Дырявой Чаши, погиб в Смутные Времена, мать я вообще не помню и знаю о её существовании только с чужих слов – слышал, что после моего рождения она оставила меня мужу и впоследствии сгинула в том же направлении, что Великий Магистр Хонна из Ордена Потаённой Травы. Как Вы, может быть, слышали, он решил, что подлинную силу человек обретает только собственными трудами, вдалеке от Сердца Мира, и отправился в добровольное изгнание вместе со всеми своими адептами… Вполне вероятно, что леди жива до сих пор, но, как Вы понимаете, ни единой минуты своей жизни мной она не интересовалась. Впоследствии я крайне редко близко сходился с людьми… Пожалуй, их таких за всю мою жизнь было всего двое. Мой наставник, человек, которому я обязан рассудком и жизнью, Почтеннейший Начальник Малого Тайного Сыскного Войска, сэр Джуффин Халли. И ещё сэр Тотохатта Шломм, Мастер Преследования Затаившихся и Бегущих – он погиб в самом начале пятьдесят девятого года Эпохи Кодекса. Впрочем, не сказал бы, чтобы мне кто-либо так уж непременно требовался, я привык со всем справляться один и обходиться обществом самого себя. На самом деле – только ты сам и можешь себе стать идеальным собеседником, понимающим с полуслова… - в этом звучала личность человека сильного, но скрытного. Точнее, даже не скрытного, просто не привыкшего, что информация о нём может кого-либо заинтересовать. Это личное дело каждого, и остальным ведать о нём ни к чему. Коба бы ещё не преминул напомнить, что от этого, мол, изнашивается судьба, да и вообще чем меньше говоришь - тем лучше для тебя.

Кем был для него теперь Безумный Рыбник и тот эгоистичный высокомерный юнец, который переворачивал вверх дном дом отца, а после состоял в Ордене Дырявой Чаши послушником и Младшим Магистром? Перевёрнутые страницы памяти, старый дневник, найденный на чердаке заброшенного дома, некогда принадлежавшего деду или бабушке, в котором ты не без некоторого удивления читаешь о том, каким, оказывается, когда-то был… Иногда даже начинает не вериться, что это вообще возможно.
Итак, он взялся повествовать так, как люди читают книгу, которая для них уже давно не представляет собой новинку, даже успела порядочно поднадоесть, то есть – размеренно и равнодушно:
-Чтобы ответить на Ваш вопрос, леди Хельна, я должен сперва пояснить, чем, собственно, на самом деле являлся Безумный Рыбник… Всё, что во мне есть от человека, тогда было безжалостно стёрто под натиском утратившей всякие рамки и понятия стихии. Я не был ни собой, ни кем-то ещё, я превратился в сосуд для магии, которая управляла мной, как хотела. А крохи моей памяти она использовала для того, чтобы найти себе новую игрушку, очередную одержимость. Таковой оказалась легенда об Ордене Ледяной Руки. Вы ведь знаете, я полагаю, что в моей нынешней работе я использую Перчатки Смерти? Они сделаны из рук живых людей, левая когда-то принадлежала Старшему Магистру Кибе Ацццаху, а правая – Младшему, Йуку Йуггари. Вышло так, что они, погибшие из-за меня, пришли за мной непосредственно в мой сон, чтобы забрать с собой, - честно говоря, невзирая на всё хладнокровие Мастера Пресекающего Ненужные Жизни, вспоминать о них было не так уж и приятно – как-никак, кроме этого спокойствия, стальной личности, занявшей место неуправляемой бури, его ничто от них не отделяло, - И, если бы не сэр Джуффин Халли, в те времена – Кеттарийский Охотник Чиффа, я бы погиб ещё тогда. Когда я сказал Вам, что он спас мои жизнь и рассудок… Это и был его вклад. Правда, после того, первого, случая нашёл он меня не сразу, и мне пришлось на протяжении двух лет бодрствовать. Я отлично понимал, что они продолжают меня ожидать – потому что в их распоряжении бесконечность, переполненная такими страданиями, что, кроме перспективы добраться до меня, им мало на что остаётся рассчитывать. Я не сомневаюсь, что моя смерть могла бы их освободить, но меня как-то не слишком привлекало такой ценой дать им покой. Впоследствии Чиффа со мной согласился. Собственно, он научил меня, как укрыться от них. Таким образом, вместо чудовища, готового разорвать в клочья любого на своём пути, появился сэр Лонли-Локли. Полная противоположность Безумного Рыбника, призванная скрывать меня от мстителей из Ордена Ледяной Руки. Хотя, я, конечно, понимаю, что рано или поздно мне предстоит изыскать способ избавиться от них окончательно, попутно даровав обоим отдохновение – потому что то состояние, в которое их вверг Безумный Рыбник, вполне искупает тот гнев, ту ненависть, которые они питают к нему, и им же на пользу пошло бы окончательное уничтожение. Вероятнее всего, мне придётся либо обучиться управлять собственными сновидениями так, чтобы была возможность дать им отпор там, или же выманить их в реальность, где мы окажемся на равных.
«Ну, разумеется, Шурф. Просто нет слов. Это – безусловно, именно такая история, которую следует на ночь глядя рассказывать молодой девушке… Невольно могу прийти к выводу, что ты ставил своей целью полностью смутить её душевный покой и окончательно запутать…» - однако, вся укоризна, которую он обрушил на себя, уже была абсолютно бессмысленна, поскольку слова прозвучали, а брать их назад он не умел, и вообще, пожалуй, никто.
-Вы можете не тревожиться. Прямо сейчас и сюда они за мной не придут. И вообще не появятся, коль скоро я могу контролировать себя. А вот, если кто-нибудь пробудит Безумного Рыбника, мне снова придётся призывать на помощь бессонницу, пока мне снова не удастся взять себя в руки. Однако… Чтобы я настолько перестал владеть собой, чтобы появился Рыбник, необходимо столь сильное душевное потрясение, либо воздействие извне, какого-то препарата либо магическое, что мне даже на ум не приходит, что бы могло вызвать такой эффект.

Сэр Шурф очень медленно качнул головой, направо, потом – справа налево. Он стал уже совсем отстранённым, будто не о себе говорил, а о другом человеке, причём – давно мёртвом, так давно, что уже и боль прошла, остались лишь отрывочные воспоминания, не вызывающие почти никакого внутреннего отклика.
-Видите ли, благодаря той репутации, которая сложилась у меня в столице, я чаще всего привлекал леди, которых интересовал не столько я сам, сколько… - он почти незаметно пожал плечами и сумрачным тоном, от которого даже воздух словно немного потемнел, невзирая на то, что ни капли магии, даже Истинной, в простые, в сущности, слова не было вложено, дополнил: - Скажу так, мне не особенно импонирует выступать в качестве источника острых ощущений для искательниц приключений. Хм. Вернее говоря, мне всё равно. Однако, как Вы, полагаю, понимаете, серьёзных и продолжительных отношений с такими женщинами не построишь. А я не могу долго находиться рядом с кем-то, кто постоянно пребывает в состоянии, близком к неуравновешенности. У большинства этих дам был именно такой характер. Знаете, одна повергла меня в некоторое недоумение, прилюдно спросив, сколько сотен человек я убил за свою жизнь… Она, кажется, была уверена, что я их считаю. Более того, что я радуюсь тому, чем мне приходится заниматься по долгу службы. Весьма печальную картину я составлял в её глазах, если задуматься. Вы ведь можете себе представить, кем нужно являться, чтобы испытывать удовольствие от того, что регулярно кого-нибудь испепеляешь? - он вздохнул и снова покачал головой, после чего, будто очнувшись, внимательно взглянул на леди Хельну, - Почему Вас это так интересует? – не то, чтобы в его речи теперь стала сквозить подозрительность, просто Мастер Пресекающий не мог ожидать, что кого-то вдруг заинтересуют интимные подробности его жизни. Для чего это ей? Лонли-Локли, грешным делом, в глубине души чувствовал себя так, будто её недостоин, и посему никогда не признается, насколько она ему интересна… И нужна. Он привык игнорировать других, их мнение, их домыслы, мужчины и женщины его интересовали ровно в той степени, в какой это могло быть полезно и выгодно ему, в плане ли знаний, по расследованию ли какого-нибудь преступления, ещё ли как-нибудь, но так всегда бывает – как только кто-нибудь наступает тебе на сердце, власть начинает принадлежать ему, а не тебе. Впрочем, он не ставил Хельну выше или ниже себя, здесь было ощущение гармонии, необходимого дополнения, без которого не обойтись – как отсутствующий кусочек мозаики, который, при правильной сборке, может занять только одно, строго ему отведённое, место. Вот и они, кажется, были такой мозаикой, кусочки которой предназначены для того, чтобы их соединили.

Вот этого он уж точно не ожидал. Мало ли, зачем к себе пригласила, может быть, ей очередную статью написать поручили, или просто леди скучно и одиноко этим вечером – бывают моменты, когда даже самые лучшие, самые стойкие и добропорядочные готовы выть от тоски так, что в объятия первому встречному броситься впору, всё лучше, чем головой об стены биться или удерживать себя от того, чтобы в приступе боли, не имеющей ничего общего с телесной, кататься по полу. Но нравиться… Понятно же, что леди Хельна имеет в виду.
-Нравлюсь? Я? – маска бесстрастного принятия любого возможного события вокруг себя, равнодушия и отделённости от всего остального Мира, который отверг за ненадобностью и принимал ровно в той степени, в которой это оказывалось необходимо лично ему, была разбита, и на лице Лонли-Локли появилось выражение почти детского изумления. Он чем-то неуловимо напоминал ребёнка, которого наказали отстранением от праздника и заперли в его комнате родители, и, когда он уже отчаялся, ему вдруг открыли дверь и позвали на общий праздник. Вид этот оказался мимолётным и тут же пропал, однако, сменился не прежней холодной бесстрастностью, а миной, свойственной всякому хорошо владеющему собой, но не такому уж и равнодушному человеку, настоящему человеку из плоти и крови, а не металла и камня, - И Вы не… - все слова куда-то подевались, помахав на прощание тонкими белыми крыльями, поэтому ему пришлось глубоко вдохнуть и даже прикрыть глаза, - Леди Хельна, я должен сказать Вам правду, которая своей бестактностью, пожалуй, перекроет Вашу откровенность… - подняться, как в каком-то полусне, подойти к окну, не видя ни ночного Ехо, ни неба, ни серпа зелёной луны, ни звёзд, внутри всё обрывалось, нить за нитью, оставляя лишь кристальную ясность и чистоту того, что действительно должно было быть озвучено вслух, - Та девушка, которая наступила мне на сердце - это Вы... – так просто и так тихо, так легко растворилось в воздухе – ах, нет, осталось бледным отзвуком, похожим на призрака при свете дня, висеть между ним и этой удивительной девушкой. Почему-то взглянуть на неё он был не в силах. А оконное стекло, в которое сэр Шурф вперил взор, начало звенеть. Одновременно, начали тлеть листья на каком-то некстати подвернувшемся на пути его взгляда дереве. Ещё немного – и они могли бы загореться, а потом и весь ствол вспыхнет ярким факелом.

Ах, как сложно объяснять такие вещи. Не предназначены они для устных формулировок. И умствовать, доискиваясь до первопричин, тут нечего. Для чего, зачем, разве что-то ещё должно быть сказано, МОЖЕТ быть сказано? Сэр Шурф не стал приводить никаких обоснований своего поведения. Оглашать аргументы, созданные из вязи витиеватых, красивых слов, лживых уже просто потому, что звучали во многих тысячах уст в контексте ложных клятв и нарушенных обетов… Он не хотел пользоваться тем же оружием, что и все эти люди, к которым он считал себя не имеющим никакого отношения, до которых ему не было ни малейшего дела. Миллионы, миллиарды никому не нужных длинных сложных предложений? Нет уж, увольте. Это – не роман эпохи вурдалаков Клакков, это жизнь, подлинная и настоящая. Для чего нужны долгие речи, если он может вдохнуть запах её волос, коснуться их, с той спокойной заботой, с которой прикасаются к девушкам, которых безмерно уважают, которых хотят уберечь любой ценой и во что бы то ни стало, а ещё - отвести длинные локоны, скрывавшие лицо, и дотронуться тыльной стороной пальцев до тёплой, мягкой, нежной и беззащитной щеки? Это не смогли бы воспринять дурно даже самые злоязыкие кумушки-завсегдатаи Сумеречного Рынка.
Зачем какие-то причины, если всё так, как должно было быть? Если они сегодня встретились, если увидели друг друга, если он решился подойти и заговорить, если она, храбрая маленькая леди, такая хрупкая в своём бесстрашии, посмела пригласить в свой дом человека с более чем своеобразным прошлым, что, во имя всех Тёмных Магистров, ещё выяснять? Для чего?
Всколыхнуть мрачное естество Безумного Рыбника было проще простого, с этим сэру Шурфу приходилось справляться каждый день. И вызвать его симпатию представительнице женского пола было не так сложно, как могло бы показаться поначалу. Но так, чтобы затронуть глубоко, заставив зазвенеть все струны души и тела, ощутить, что именно без этой девушки ты не желаешь обходиться, впервые задуматься о том, чтобы ограничить собственную свободу и в отношениях подобного рода… Такое произошло впервые, и чтоб ему провалиться в выжженную пустыню Магистра Лойсо Пондохвы, если он знал – как, отчего, что к этому привело.
А ведь леди Сотофа некогда предупреждала, что он будет делать своим всё, что полюбит... Похоже, не только всё, но и всех. И это не так плохо, как может показаться, если другой человек не возражает против того, чтобы оказаться прирученным.
-Хельна… - почти неслышный шёпот.
«Я доверяю тебе, и поэтому я сейчас здесь…»
Видеть её, быть с ней – ему вот в эту самую минуту ничего более и не требовалось, остальное подождёт, нужно же себя обуздывать и ограничивать, не всё сразу, только не с Хельной, не в этом случае. Сэр Шурф хотел подарить этой девушке то, чего она на самом деле достойна. Негоже обращаться с любимой так же, как со всеми остальными. Какие остальные? Уносимая ветром листва, растаявший снег, испарившиеся капли утренней росы, мимолётные, ничего не значащие миражи.
«Я хочу сделать всё, что ты захочешь, всё, что ты пожелаешь, всё, о чём ты попросишь, потому что есть радость в том, чтобы познавать другого, исполняя его мечты…»
-Просто верь мне.
И – коснуться губами темноволосой макушки. Так просто. Для чего больше?

Ну да. Лонли-Локли отлично помнил, как это обстоит у пресловутых нормальных людей, так называемых городских обывателей. Дюжинами дюжин дней скучно обхаживать друг друга, считая, что недостаточно знакомы, сперва позволяя себе лишь прилюдные встречи и разговоры ни о чём. Дежурные реплики, дежурные схемы – подарки, походы по трактирам, неспособность определиться, колебания, сомнения, терзания, поиск выгоды и испытания с целью убедиться, действительно ли тебе нравится именно этот избранник – либо избранница, - а не кто-нибудь другой… Он так не умел и не мог. Ему достаточно было посмотреть кому бы то ни было в глаза, чтобы понять, стоит ли с этим человеком иметь дело и какие примерно отношения могут между ними сложиться. Во всяком случае – получится взаимодействовать или нет. Весьма удобно, между прочим.
-Да, у нас всё иначе. Но мне кажется, что так – более искренно. Не люблю обманывать без крайней нужды, а скрывать что-то от тебя у меня уже не получится, - кто-то другой на этом месте заразительно рассмеялся бы, но именно серьёзность сэра Шурфа придавала его словам такую полновесность и надёжность. Чувствовалось, что каждое он взвесил и обдумал, и подшучивать над любимой не станет – если честно, это переживание абсолютно его обезоруживало. И именно от того, с какой лёгкостью ей удалось преодолеть все его защитные барьеры, глухую стену, которой Мастер Пресекающий отгораживался от человечества, он и был поначалу выбит из колеи и растерян, - Я никуда не уйду. И сделаю всё, что ты скажешь, - продолжая заключать девушку в защитное кольцо своих рук, констатировал Лонли-Локли, - Итак, что же моя прекрасная леди изволит приказать? – он не издевался и не иронизировал, просто использовал наиболее изящную из пришедших на ум формулировок. Не из желания продемонстрировать словарный запас или как-то выделиться – вот уж от чего он был дальше всего, просто само собой вышло. По старой привычке – изъясняться с безупречной вежливостью. Однако, как ни парадоксально, церемонности тут и близко не наблюдалось, уж очень естественно прозвучало. Как будто так и надо и всегда было не иначе.